Расскажу вкратце свою биографию. Мои папа с мамой поженились в Германии в 1925-м. Моя сестра Марго родилась в 1926-м. Спустя три года на свет появилась я: Аннелиз Мария Франк. Еврейские корни в нашем доме не имели большого значения. Мама происходила из традиционной семьи, но у нас к религии относились спокойнее.

Нацисты стремились исключить евреев из немецкого общества. И хотя евреи составляли меньше одного процента населения, нацисты верили, что именно мы были источником всех бед.

Веря, что Голландия более безопасна для евреев, отец в 1933 году переехал в Амстердам и открыл там компанию, производящую секретный загуститель для джемов. Кто бы мог вообразить, что после того, как мы сбежали от ужасов Германии, нацисты вторгнутся в Голландию, чтобы начать все заново...

Однажды мама получила повестку из СС. Мы знали, что это значит. Мы отправились в папину контору. В передней ее части находятся сама контора и склады... Зато в задней спрятана настоящая квартира. Вместе с нами сюда переехала семья менеера Ван Даана, который работал с папой.

Наверное, тебе очень хочется узнать, нравится ли мне в нашем Убежище. Честно говоря, сама еще не знаю. Мне кажется, я никогда не буду чувствовать себя тут как дома, но этим я вовсе не хочу сказать, что мне здесь жутко, скорее мне кажется, что я попала в какой-то очень своеобразный пансион на каникулы.

С тех пор как приехали Ван Дааны, у нас установилось некое подобие графика. По утрам, когда внизу идет работа, мы должны сохранять тишину. В это время мы делаем упражнения и зубрим наизусть тексты. В 12:30 рабочие уходят домой на обед, и вся компания вздыхает с облегчением. Мип и Ян из конторы приносят нам еду, но есть мы должны молча. В 17:30 заканчивается рабочий день, и это сигнал к началу нашей ночной свободы. Настает время купания, правда, вместо ванны у нас железный таз — один на всех.

Сегодня Мип рассказала нам ужасные новости из реального мира: она видела, как ее соседку-еврейку увело гестапо, и ничего не могла сделать, чтобы ей помочь. Позже она встретила человека, сбежавшего из концентрационного лагеря. Когда Мип расспросила про свою соседку, тот ответил, что, скорее всего, ее отправили в Вестерборк в вагоне для перевозки скота. Вестерборк, должно быть, ужасен. Есть там людям почти не дают, а пить и подавно. Только один час в день идет вода, один туалет и один умывальник на несколько тысяч человек...

Мы предполагаем, что большинство людей в дальних лагерях убиты. По английскому радио говорят, что они задохнулись в газовых камерах. Возможно, это самый быстрый способ умереть.

Я киплю от бешенства, но не должна этого показывать, мне хочется топать ногами, орать, разочек как следует тряхнуть маму, плакать, не знаю, что бы еще я ей сделала за жестокие слова, насмешливые взгляды, обвинения, которыми она меня осыпает, как стрелами из туго натянутого лука, каждый день заново, и эти стрелы так трудно вытащить из моего тела. Мне хочется крикнуть маме, Марго, Ван Даанам, Дюсселу и папе тоже: оставьте меня в покое, дайте мне, в конце концов, одну ночь поспать так, чтобы подушка не становилась мокрой от слез, не резало глаза и голова не трещала. Отпустите меня, я хочу уйти от всех и от всего, лучше всего уйти из мира!

Но я этого не могу, я не могу показать им мое отчаяние, не могу приоткрыть им раны, которые они мне наносят, я не смогла бы вынести их сочувствие и добродушные насмешки, от этого я бы тоже закричала.

Вчера был страшно бурный день. Сирены разбудили меня, я испугалась даже прежде, чем открыла глаза. Зарылась головой под подушку. Собрала сумку на случай бегства. Еще одна сирена. Дверной проем кажется единственным безопасным местом.

Приходится признать, что наша команда помощников находится в плачевном состоянии. Все они — словно ангелы, посланные с небес. Мип сбил эсэсовец на мотоцикле. Фоскёйл практически на пороге смерти. Его дочь Беп проводит большую часть времени в заботах о нем. Клейман, наш источник мудрости и главный поставщик, страдает от проблем с желудком. Он не вылезает из больницы. И в результате все ложится на менеера Кюглера, который и так по уши в заботах. Иногда я не могу сбежать от мыслей, что случится, если наши ангелы исчезнут. Меня переполняет печаль.

Я сейчас на самом пике депрессии. Я не могу точно сказать, что ее вызвало, но думаю, это из-за моей трусости, с которой я никак не справлюсь. Каждый день я принимаю валерьянку, чтобы справиться с беспокойством.

Я совершенно не могу себе представить, что мир когда-нибудь станет для нас таким, каким был. Правда, иногда я говорю о «после войны», но говорю будто о воздушном замке, о чем-то несбыточном. Я вижу нас восьмерых вместе с Убежищем, словно кусочек голубого неба, окруженный черными-пречерными тучами. Маленький кружок, на котором мы стоим, еще в безопасности, но тучи подступают все ближе, и кольцо, отгораживающее нас от приближающейся опасности, сжимается все теснее. Теперь мы уже настолько окружены опасностью и темнотой, что в отчаянных поисках спасения наталкиваемся друг на друга.

Еще в воскресенье утром я заметила (честно говоря, с большой радостью), что Петер (сын менеера Ван Даана, семья которого проживала вместе с Франками) все время смотрит на меня. Совсем не так, как обычно, но иначе, чувственно. Этим утром я, как обычно, проснулась и отправилась в мансарду к Петеру.