«Магниты» — продолжение «Многогранников». К прежним героям — Маше, Роме, Диме, Ляльке — присоединяются новые. Любовь Маши и Ромы, дружба Ромы и Димы, безответные чувства Ляльки — все это найдет отражение в новой книге. Только все становится сложнее и интереснее. Публикуем отрывок из книги.
***
На парковке у Машиного дома неожиданно оказались свободные места. Вероятно, в вечер пятницы дачники выбрались за город.
— Сюда не паркуйся, — предупредила Маша, и Роман изменил траекторию, заходя на соседнее место.
— А там что было не так? — посмотрев в окно, уточнил он. На свободном месте не было нанесено никакой информации.
— Здесь паркуется только внук бабы Нины из четвертой квартиры.
Роман выбрался наружу, еще раз оглядел парковочное место и, обойдя машину, открыл Маше дверь. Ему ужасно нравилось чувствовать, как она кладет свою руку в его ладонь. Хоть ты целый день помогай ей из машины выходить.
— А где написано?
— Что написано? — не поняла Маша и хозяйским жестом застегнула куртку Романа под горло. Он вздернул подбородок, потому что сам пару раз прищемлял его молнией именно этой куртки.
— Про парковочное место.
— А-а. Да нигде. Просто баба Нина целый день пасет это место у окна, а когда кто-то из заезжих пытается припарковаться, выбегает ругаться.
— А места у многоквартирных домов выкупаются, да? Просто их ведь намного меньше, чем квартир, и…
— Ромка, — Маша улыбнулась и взяла его под руку, — все-таки ты так никогда и не перестанешь быть лондонским денди.
— Почему? — напрягся Роман. — Ну, просто. Ты смешной.
Роман остановился и посмотрел на Машу сверху вниз. Она была очень красивая, и, черт, он не был готов кому-то ее отдать. Даже Волкову.
— Баба Нина просто решила, что это место ее внука, и всё, — пояснила Маша, по-своему истолковав его заминку, хотя Роман, заглядевшись на нее, уже и думать забыл о несчастном парковочном месте.
— А разве так можно? — искренне удивился он.
— Как видишь, можно, — пожала плечами Маша и потащила его в подъезд.
Перед исписанной граффити входной дверью Роман невольно сбавил шаг. Ему не нравился этот дом, не нравился подъезд, не нравилась необходимость встречаться с Машиной мамой, но выбора, увы, не было. Вернее, был, и он его уже сделал. Месяц назад, стоя на обочине и глядя на догоравший в кювете форд, Роман решил остаться в Москве, чтобы быть с Машей, несмотря на уговоры отца и уже купленный билет до Лондона.
Они с Машей никогда не пользовались лифтом, потому что Маша как-то сказала, что ей нравится подниматься по лестнице, держась с ним за руки. Роману это тоже нравилось.
Между четвертым и пятым этажами было написано: «Мир наполнен оболочками наших душ». Роман каждый раз обдумывал эту фразу, потому что не был уверен в том, что имелось в виду. Оболочки душ — это тела или же что-то другое, абстрактное? Каждый раз, когда он собирался спросить у Маши, что она думает по поводу этой странной фразы, она обнимала его за шею и поднималась на цыпочки. Странная фраза волшебным образом тут же вылетала из головы Романа, потому что целоваться с Машей и одновременно думать он так и не научился.
Внизу с грохотом захлопнулась подъездная дверь, потом зашумел лифт, где-то наверху заиграла музыка и послышался собачий лай.
— У тебя в доме такого не бывает? — рассмеялась Маша ему в губы.
— Я кроме тебя ничего не заметил, — соврал Роман и тут же добавил: — Поехали ко мне, а? Обещаю вести себя прилично.
— Рискнешь отпросить меня у мамы? — Маша отклонилась назад, и ее улыбка стала коварной.
— Легко, — усмехнулся Роман. — Надеюсь, у тебя есть запасной я?
— Увы, — вздохнула Маша. — Ты штучный экземпляр. За это я тебя и люблю, — закончила она и стала подниматься по лестнице. Вот так просто, как будто ничего не произошло.
— Стоять, — севшим голосом произнес Роман и потянул ее назад. — Повтори, пожалуйста.
— И не подумаю, — заявила Маша и, воспользовавшись тем, что он ослабил хватку, вырвалась из его рук и понеслась вверх по ступеням.
Роман бросился следом, чувствуя, что улыбается как придурок. Поймать Машу удалось только у двери ее квартиры. Он обхватил ее поперек туловища и прижал спиной к себе.
— Не отпущу, пока не повторишь, — прошептал он ей в ухо, чувствуя, как сердце бухает в груди.
Маша откинулась затылком на его плечо и, вывернув шею, поцеловала его в губы. Роман понимал, что его отвлекают, но не отвлечься просто не мог. В реальность его вернула трель дверного звонка. Оказалось, Маша успела позвонить в свою квартиру. За этот месяц Роман с удивлением обнаружил в ней склонность к неожиданному коварству.
— Это было нечестно, — стараясь выровнять дыхание, произнес он и выпустил Машу из объятий.
В принципе, можно было прямо сейчас сбежать по ступенькам и не встречаться с Машиными родителями, но он для себя решил, что не собирается доставлять Ирине Петровне такого удовольствия. Не то чтобы он мстил этой милой женщине и по совместительству их преподавателю английского за холодную войну, объявленную ею лично ему… Впрочем, да, мстил. И ему даже не было за это стыдно, потому что та кричала на Машу, запрещала Маше с ним видеться и всячески демонстрировала ему при встречах свое пренебрежение. Доведенный до крайней точки, Роман неделю назад пошел на отчаянный шаг — попросил отца поговорить с Ириной Петровной. В конце концов, это именно у него когда-то был роман с мамой Маши, а теперь Ирина
Петровна относилась предвзято не только к его отцу, но и к самому Роману. Но он-то здесь ни при чем. К сожалению, отец не просто не пошел ему навстречу, а сказал прямым текстом: «Я тебя спрашивал, уверен ли ты в решении остаться в Москве. Что ты мне ответил? „Да, я уверен“». Крыть было нечем. Отец же добавил, что не собирается решать личные проблемы великовозрастного лба. Мол, он его в объятия Маши не просто не толкал, а практически умолял Романа включить мозги и оставить Машу с Волковым в покое.
В общем, в борьбе с Ириной Петровной Роман оказался один. Была еще, конечно, Маша, но той и самой доставалось. И, кстати, оказалось, что страдать за любовь хорошо лишь в книгах. А на деле удовольствие было то еще.
За секунду до того, как дверь распахнулась, Роман успел поцеловать Машу в висок и сделать шаг в сторону.
— Добрый вечер, Юрий Викторович, — вежливо поздоровался он с отцом Маши. Тот его тоже не любил. Вероятно, за компанию с супругой.
— Добрый. Проходите, что застыли?
Маша впорхнула в квартиру и звонко поцеловала отца в щеку. Тот заметно подобрел, и Роман вспомнил свой первый разговор с Машей и ее фразу о том, что сам Роман будет отстреливать кавалеров будущей дочери еще на подлете к дому. Может, дело было не в солидарности с женой, а в том, что любому отцу сложно смириться с появлением в жизни его дочки другого мужчины?
— Спасибо за приглашение, но мне пора.
— Пройдите, Роман. У меня к вам разговор, — прозвучал откуда-то сбоку голос Ирины Петровны, и желудок Романа сделал сальто.
В довершение сегодняшнего дня только этого не хватало.
— Что случилось? — забеспокоилась Маша.
— Пока ничего. Поэтому я и хочу поговорить с Романом.
— Мама! — воскликнула Маша и отчего-то залилась краской.
Роман перевел взгляд с нее на Ирину Петровну.
— Рома, иди домой, — Маша уперлась в его грудь ладонями и подтолкнула к выходу.
— Ну, если в наше время мужчины не умеют отвечать за свои поступки, то пусть идет, разумеется. Удерживать его тут никто не будет.
— Мама!
На Машу было жалко смотреть.
— Маша, всё в порядке. Я поговорю. Не проблема, — успокоил ее Роман и расстегнул куртку.
— Мама, — Маша сложила руки перед собой в молитвенном жесте.
— У тебя был выбор, Мария. Ты его сделала. Теперь я буду беседовать с ним.
— Я сама с тобой поговорю. Правда.
— Да что ты? А как же «мне восемнадцать, что хочу, то и делаю»? — Ирина Петровна так похоже изобразила Машин голос, что оставалось только удивляться тому, что Маша — ее приемная дочь. Жесты, интонации, манера речи у них были абсолютно одинаковыми.
Роман разулся, повесил куртку на крючок и развел руки в стороны:
— Куда идти?
— На кухню.
Роман ободряюще улыбнулся Маше и двинулся в сторону кухни. Как же он ненавидел кухни. Почему на них вечно происходят самые неприятные разговоры?
Он был в гостях у Маши один-единственный раз, когда знакомился с ее отцом. Сам, дурак, на этом настоял. Это знакомство стало, пожалуй, одним из самых кошмарных его воспоминаний. Родители Маши разглядывали его так пристально, что, если бы не державшая его за руку Маша, он бы точно провалил это знакомство. Впрочем, он и так его провалил, потому что, кажется, нес какую-то чушь. Вернее, он пытался честно отвечать на вопросы о своей семье, но ему все время казалось, что его ответы выглядят как насмешка над Машиным отцом, служившим скрипачом в оркестре. Рассказывать о своей жизни и учебе в Лондоне было неловко, но другой жизни у Романа не было. С каждым его словом Машин отец все сильнее мрачнел, и Роман, окончательно стушевавшись, умудрился ляпнуть: «Почему в оркестре служат, а не играют?» Ему казалось, что вопрос разрядит обстановку и позволит Машиному отцу рассказать о своей работе, но, еще не договорив, Роман понял, что таким идиотом мог быть только он. Какое счастье, что Волков не видел его позора!
Воспоминание о знакомстве с Юрием Викторовичем немного успокоило. Хуже уже вряд ли будет. Даже у неуклюжести Романа есть предел. Маша вошла следом, но Ирина Петровна молча взяла ее за плечи и выставила из кухни. Романа дико бесило, когда кто-то обижал Машу, но сейчас он решил промолчать.
— Итак, — Ирина Петровна указала ему на табуретку, присела напротив и смерила его взглядом.
— Итак? — эхом повторил Роман и, опустившись на указанное место, положил на край стола сцепленные кисти.
Ирина Петровна прищурилась. Хотя он не собирался ее злить, у него непроизвольно вырвалось. Просто от волнения.
— Если верить вашему личному делу в университете и тому факту, что у вас есть права, вы вполне совершеннолетний, — произнесла Ирина Петровна тем тоном, которым говорила с особо тупыми учениками. Ну, и с ним.
— Вполне, — подтвердил Роман, не понимая, к чему ведется этот разговор.
— В таком случае почему ваш отец звонит мне и просит не обижать его деточку?
Кровь бросилась Роману в лицо. Черт. Он не просил так.
Он… впрочем, просил. Идиот!
— Извините, — пробормотал Роман, опустив взгляд к своим рукам и до боли стиснув пальцы. — Больше этого не повторится.
— Нет, я даже в чем-то вас понимаю, Роман. Вероятно, вы привыкли, что с детства все вопросы по щелчку пальцев решаются папочкой. Думаю, вы в курсе истории из нашей с вашим отцом молодости.
Ирина Петровна говорила спокойно, но было в ее голосе что-то такое, отчего Роман боялся поднять взгляд. Ему было стыдно. Теперь уже не только за себя, но и за отца, который бросил беременную от него девушку.
— Извините, — повторил он.
— Не извиню, Роман. До вашего появления Машка даже не думала ни о чем, кроме учебы. Это вы можете себе позволить пропускать занятия, брать академы… Один звонок вашего отца — и все улажено.
Это было несправедливо, потому что Роман не пропускал занятий, не брал академического отпуска. Он учился. На самом деле. Потому что по-другому не умел. И отец, что бы там ни думала Ирина Петровна, отнюдь не потакал ему во всем.
— Когда вашему отцу пришла в голову идиотская мысль, что Маша может быть его дочерью, он ведь первым делом предложил выбросить ее из университета.
Роман потрясенно вскинул голову.
— А вы не знали? Он сказал, что вам и так сложно в новой стране в русскоговорящем окружении, а Маша ничего, потерпит, он же, в свою очередь, компенсирует все расходы.
— Я не…
— Я понимаю, что глупо ждать ответственности и самостоятельности от мальчика, выросшего в семье у другого мальчика, поэтому, как вы успели заметить, я против вашего общения с Машей. Но, увы, моя дочь влюблена.
После этих слов, кажется, вся кровь в организме Романа прилила к лицу и ушам.
— Я… — снова начал он, но Ирина Петровна опять его перебила:
— Я не жду от вас ответных признаний, но мне казалось, вам не чужда порядочность. Поэтому я прошу вас не дурить моей дочери голову. Девочки и мальчики в восемнадцать смотрят в разных направлениях. Поверьте, я знаю, о чем говорю.
— Я люблю Машу, — выпалил Роман то, чего еще ни разу не произносил вслух.
— Правда? — голос Ирины Петровны прозвучал холодно. Роман поднял голову и выдержал ее уничижающий взгляд.
— Да, — твердо ответил он.
— А что такое любовь для вас, Роман?
— Я хочу, чтобы у Маши все было хорошо. Хочу о ней заботиться, быть рядом.
— Спать с ней.
— Простите? — Роман, поперхнувшись воздухом, закашлялся.
— А разве нет? — Ирина Петровна смотрела на него так, будто они говорили о погоде.
Роман прокашлялся и порадовался тому, что краснеть больше уже было просто некуда. Он понятия не имел, сказала ли Маша маме о том, насколько далеко зашли их отношения. Черт, а если это просто проверка?
Он вдохнул полную грудь воздуха, медленно выдохнул.
— Ирина Петровна, я не буду обсуждать это с вами. Извините.
— По-вашему, жизнь моей дочери меня не касается?
— Машина жизнь касается, конечно. Моя — нет.
Роман посмотрел в глаза Ирине Петровне, и та неожиданно улыбнулась.
— Ох, как жаль, что Машка сейчас этого не слышит. То есть вы сами по себе, она сама по себе? Отлично. Что и требовалось доказать, — Ирина Петровна встала и указала ему на дверь. — Больше не задерживаю.
Роман тоже поднялся и засунул руки в карманы.
— Нет, мы не сами по себе. Мы вместе. Просто я не хочу обсуждать вопросы, которые отказалась обсуждать Маша. Она ведь отказалась?
— А вы подлец, Роман. Вы в курсе?
Отчего-то услышать это было обидно. Наверное, потому, что раньше Ирина Петровна не позволяла себе прямых оскорблений.
— Почему?
— Маша — наивный ребенок. Она пацанов-то близко не видела, кроме Волкова. Но вот тот оказался порядочным. Не пользовался ни смазливой мордой, ни папиными деньгами.
Роман сжал челюсти. Сейчас уже было не просто обидно.
— Вы ошибаетесь, — четко произнес он.
— Я бы многое отдала за то, чтобы ошибиться, Роман, но я вижу, что происходит с Машкой. И я не вчера родилась: вы не из тех, кто будет просто держаться с девочкой за ручки.
Крыть было нечем, потому что как раз в прошлое воскресенье Маша провела в его квартире весь день, неожиданно решив, что готова к тому, чтобы «все было по-взрослому». Романа тогда рассмешила эта формулировка. Но Маша была такой храброй и напуганной одновременно, что смеяться он не стал. Он ведь любил ее так, что даже дышать рядом с ней нормально не всегда получалось. И после случившегося он будто на крыльях летал и смотрел теперь на Машу совсем иначе. Но оказалось, что это все можно убить вот такими словами.
— Я люблю Машу, — упрямо повторил он, потому что ничего другого сказать сейчас просто не мог.
— Главное, не забудьте об этом, когда соберетесь возвращаться в свой Лондон. Впрочем, вы хотя бы через неделю об этом не забудьте, — язвительно закончила Ирина Петровна и вышла из кухни.
Роман вышел следом и наткнулся на виноватый взгляд поджидавшей в прихожей Маши. Он подошел к ней и крепко обнял, наплевав на то, что это может увидеть Ирина Петровна.
— Я тебя люблю, — прошептал он ей на ухо.
— Ого! Разговоры с моей мамой, оказывается, идут тебе на пользу.
Роман нервно рассмеялся, а Маша чмокнула его в подбородок и прошептала:
— Я приеду к тебе завтра.
— Если тебя не запрут дома.
— Я сделаю веревку из простыней и сбегу, — рассмеялась она и добавила: — Спасибо, что ты не сердишься.
Он зажмурился и снова чмокнул ее в макушку. Плевать на них на всех. Главное, что они с Машей друг друга любят. — Волкову позвони, — напомнила Маша перед тем, как закрыть за ним дверь, и Роман едва не застонал.
Легко было сказать. Всю дорогу до дома Роман собирался с духом, чтобы набрать номер Волкова. Несколько раз протягивал руку к телефону, но каждый раз передумывал. Волков был главной константой всей этой истории. Волков был тем, перед кем было особенно стыдно.
Добравшись до дома, Роман не стал включать свет в пустой студии. Аккуратно повесил куртку на вешалку, снял ботинки. Из панорамного окна открывался шикарный вид на высотку университета и ночную Москву. Сверху город был похож на подсвеченный механизм, в котором шестеренки не останавливались ни на минуту. Роман забрался на подоконник, прислонился спиной к откосу, держа в руках телефон, и посмотрел на стандартные обои на заставке. Он хотел установить Машино фото на главный экран, но из-за Димки не стал.
Волков взял трубку после второго гудка.
— Чё-то ты медленно ездишь, — сказал он вместо приветствия.
Роман усмехнулся и посмотрел на свое отражение в оконном стекле. Отражение выглядело немного испуганным.
— Разговаривал с Ириной Петровной.
Волков тоже усмехнулся, но комментировать не стал. Вместо этого сказал:
— Тебе там Лялька пароли должна была выслать.
— Сейчас проверю.
Включив громкую связь, Роман открыл мессенджер.
— Есть.
— Хорошо, — сказал Димка и снова замолчал.
Роман вслушивался в его дыхание, и его привычно накрывало неловкостью. За последний месяц Димка ни слова не сказал о Маше. В универе он, как и раньше, сидел с ней — Маша настояла. Вполне нормально с ней общался. Только теперь после занятий уезжал один. И если поначалу Роман думал, что со временем неловкость между ними троими уменьшится, то он глубоко ошибался. Говорить с Волковым было невыносимо. А еще невыносимо хотелось вновь стать друзьями. Иметь возможность посоветоваться, поговорить по душам или просто поболтать о всякой фигне.
— Ну ладно, пока, — прервал молчание Волков.
— Пока, — эхом откликнулся Роман, но Димка уже успел отключиться.
Из книги «Магниты»
Обложка поста: unsplash.com
